Ê íà÷àëó ðàçäåëà | Ìîñêâà: "Ñîâåòñêèé ïèñàòåëü", 1968. 88 ñ. | Ê ïåðâîé ñòðàíèöå |
ÐÓÑÀËÊÀ Ó ÌÈÑÕÎÐÀ Áîðîëàñü ñ ìîðåì, óñòàëà, Ãðóäüþ êîðìèò ñûíî÷êà... Äà ðàçâå ýòî ðóñàëêà? Ýòî ìàòü-îäèíî÷êà. Åé íåçà÷åì áûòü êðàñèâîé. Òåïåðü íå èìååò çíà÷åíüÿ Õâîñò – òðàãè÷åñêèé ñèìâîë Æåíñêîãî îòðå÷åíüÿ. Âèñèò îí ïóäîâîé ãèðåé. Ðóñàëêà ñ ìëàäåíöåì, ñêàæè ìíå: Òû ñòàëà ìîðñêîé áîãèíåé Íå îò õîðîøåé æèçíè? |
БЕССОННИЦА
У моего
отца
бессонница,
Он в
кресле как
ночная птица.
Я
понимаю, что
бессовестно
Храпеть,
когда ему не
спится.
Но ночь
берет свое.
Отколотый
От
спящих, он
сидит,
дежуря.
Над ним
луна в
масштабах
комнаты –
Зеленый круг
от абажура.
Как
долго сон его
сторонится,
Как
тянется
ночное
бденье.
И это я –
его
бессонница,
Мое
прикрытое
безделье.
И
правда, мало
в жизни
сделано,
Одни
лишь планы,
планы, планы.
Самостоятельность?
Но где
она?
Не в
сторублевке
же зарплаты.
Почти ничем
отца не радую
И часто
нарушаю
слово.
Но по
утрам с
отцовской
правдою
До хрипа
спорить я
готова:
«Не
отпевай. Я не
покойница.
Все
впереди. О
человеке
Иначе
надо
беспокоиться,
Я не
хочу твоей
опеки.
Да, ваше
время
скороспелое,
А нам
нужна иная
зрелость...»
Я
называю
черным белое,
Ведь мне
не то сказать
хотелось.
Но спор
доказывает
равенство
Между
отцом и мной,
как будто
Не он, а я
была
изранена,
В опорки
грязные
обута,
Как
будто я несла
воззвание:
«Смерть
белой банде,
красным
слава!»
И подо
мною конь вызванивал
По
улицам
Бугуруслана...
Отцы,
чьи прошлые
ранения
Все чаще
колют нас
укором,
Меня
пугает их
смирение
Перед
пустым
дочерним
вздором.
Да осади
меня
насмешкою,
Я
защищаюсь
очень глупо.
Но мой
отец чего-то
мешкает
И
говорит
немного
глухо:
«Ты
знаешь, у
меня
бессонница,
Все
ночью вижу в
мрачном
свете.
Давай не
будем больше
ссориться.
Отцы
неправы,
правы дети».
1960
*** *** ***
Нет
кабинета у
поэта.
Что за
поэт без
кабинета!
Однако я
встаю чуть
свет
И, чистя
зубы в общей
ванной,
Вдруг
озаряюсь мыслью
странной:
Вот мой
рабочий
кабинет.
Потом в
холодной
пирожковой
Я пью
напиток
порошковый,
Раз кофе
в кофеварке
нет.
И с
выражением
овечьим
Сижу и
думаю о
вечном.
Вот мой
рабочий
кабинет.
Сажусь в
троллейбус
номер первый
И, чтобы
успокоить
нервы,
Смотрю –
счастливый
ли билет?
И если
да, то
сколько
новых
Стихов
шепчу меж
остановок.
Вот мой
рабочий
кабинет.
Все дело
в том, чтоб не
шептать их,
Все дело
в том, чтоб
написать их,
Пока
весь этот
белый свет –
Мой
персональный
кабинет.
*** *** ***
Сети кругом
развешены,
Хочется
их потрогать.
Руки у
каждой
женщины
Обнажены
по локоть.
Ходят
шагами
крупными,
Перекликаясь
громко,
Водят
руками
круглыми
Розовыми,
как семга.
Синяя,
белая,
красная
Бьется в
сетях добыча.
И
красота их
разная,
Женская
и девичья,
Правильная
и пряничная,
Служит
делу
подспорьем.
И вся
городская
прачечная
Пахнет
соленым
морем.
*** *** ***
Ты
теперь – как
выход,
я – как вход,
Заземленье
ты,
а я антенна.
Все у
нас теперь
наоборот:
Два
тоннеля метрополитена.
Но не
может быть,
что все ушло,
Что-нибудь,
наверное,
осталось.
Не
используй
это мне во
зло,
Человек,
с которым я
рассталась.
Все, что
я писала,
изорви,
Припиши
недолгому
пожару,
Все, что
говорила о
любви,
Отнеси к
какому-нибудь
жанру.
Все, что
я дарила, в
мусор брось,
Но спаси
пустяк,
безделку,
малость,
Выполни
последнюю из
просьб,
Человек,
с которым я
рассталась,
Потому
что тяжело
уйти,
Не
оставив ни
вещей, ни
строчек.
И ручей
уходит из
горсти,
Забывая
желтенький
песочек.
Голову
смотри не расшиби,
Но не
прячь и под
крыло, как
страус.
Хорошо,
но без меня
живи,
Человек,
с которым я
рассталась.
*** *** ***
Семья –
это дело
вязальщиц,
А я не
умею вязать.
Опять
этот желтый
вокзальчик,
Рюкзак
за плечами
опять.
Попутчица
скажет о
муже:
«Любить
я его не
люблю,
И
все-таки надо
потуже
Затягивать
эту петлю».
Какие
нескладные
спицы
В моих
неуклюжих
руках!
Мне
нечем с тобой
поделиться,
Рюкзак
мой ветрами
пропах.
Но
черствый
сухарь
расстояний
Я честно
делю на
двоих,
Хозяйка
своих
расписаний
И враг рукоделий
своих.
МЕЖДУГОРОДНАЯ
Междугородная!
Алло!
Соедините
нас друг с
другом:
С
внезапным
холодом
тепло,
Почти
что Север с
ближним Югом,
Соедините
с тенью свет,
Соедините
шепот с
громом,
С его
вопросом мой
ответ,
Все
малое со всем
огромным.
Междугородная!
Прошу
Соединить
затишье с
ветром,
С
парашютистом
парашют,
День с
вечером,
письмо с
конвертом,
Соединить
с иглою нить,
Двадцатый
век с
двадцатым
веком,
Грусть с
радостью
соединить
И
человека с
человеком.
СОКОЛЬНИКИ
Я
удивляюсь:
кто
всё это
съест?
Ты мне
суешь пакеты,
я
держу их.
Что за
манера
запирать
подъезд?
Ну,
господи,
совсем как
при буржуях.
А мы с
тобою
пролетариат.
Нам не
осилить
кооператива.
Сокольники
так весело
блестят:
У нас с
тобой
недельная квартира.
Ее
устроила моя
родня:
Две
тетушки.
Чем только
ты пленял их?
Но
именно тебя,
а не меня
В
подъезде
узаконили:
племянник.
А ты
сродни
сокольникам*
одним,
Толк
понимавшим в
соколином
деле.
Они
жар-птиц
ловили
искони,
А сами
ни полушки не
имели.
Прекрасно
ни полушки не
иметь
И жить в
одном, в
другом, в
десятом доме.
Что
лично наше?
Только эта
снедь,
Добытая
в дежурном
«Гастрономе».
Давай за
счастье
выпьем.
Чок-нем-ся.
Чужую
скатерть
сразу я
замою.
А
соколов-то,
мой любимый,
полчища,
Особенно
в
Сокольниках
зимою.
Ты
пахнешь, как
охотники в
лесу
Наутро
после
дымного
ночлега.
Мне
кажется, я
скоро понесу
Не от
тебя –
от пороха
и снега.
1963
_______________________
* В древней
Руси
придворный
охотник,
обучавший
соколов.
См.
пародию А.
Иванова на
это
стихотворение
ВЕРТОЛЕТ
Вертолет
как мельница,
Поднятая
в небо.
Намели
мне,
мельница,
Много-много
снега,
Кротости
и смелости
Выдай
без задержки,
Мельничной
оседлости,
Вертолетной
спешки,
Тяжести
и легкости,
Я не
протестую,
Чтоб
вращались
лопасти-
Крылья не
впустую.
Намели
мне,
мельница,
Хорошей
погоды,
Медового
месяца
На
долгие годы,
Друзей
попокладистей,
Врагов
позубастей,
Современных
радостей,
Старомодных
счастий.
БАЛЛАДА ОБ
ОДНОЙ
КОМНАТЕ
Все в
одной
комнатке,
все в одной
комнатке:
Шашка на
стенке и
детские
коврики.
Кончил
училище –
въехали
вскорости
В дом, где
не в комнатке
жаться,
а
в комнате.
Комната
светлая,
комната
длинная,
Бывшая
бальная или
гостиная...
Муж на
войне,
ребятишки
простужены.
Топишь
«буржуйку»,
чтоб чаем
поужинать.
«Мне бы
свиданьица!
Им бы
здоровьица!»
Горькая
сводка от
спички
коробится.
Ясно от
зарева,
мрачно от
копоти.
Все в
одной
комнате,
все в одной
комнате...
Радость
победы!
Бульон из
говядины!
Близких
друзей
напоили,
спровадили.
«Папа!» И
пляски
ребячьи
дикарские.
«Папа,
еще одну
сказку!» До
сказки ли?
Глупый,
желанный,
родной,
нерешительный...
«Спать,
полуночники,
спать,
нарушители!»
Шепчешь
в жару, а
командуешь в
холоде.
Все в
одной
комнате,
все
в одной
комнате...
Стали
юннатами, дом
затоварили
Птицами,
рыбами,
всякими
тварями.
Муж
говорит:
«Птицы – самое
лучшее.
Я
молодею,
когда их
послушаю».
Должность
оседлая, да
неспокойная.
После
дежурства
соснуть бы.
Какое там!
Разве
уснешь в этом
щебете,
гомоне?
Все в
одной
комнате,
все в
одной
комнате...
К дочке
подруги, а к
сыну
товарищи.
Кофе
какое-то
черное
варишь им.
«Что ж вы
родителей из
дому гоните?»
Все в
одной
комнате,
все в одной
комнате...
Дали
кому-то
папаху. Два
вечера
Мужу
пеняла:
«Квартиру бы!
Четверо!»
Взгляд
ухватила – и
больше не
спорила.
Бог с
ней, с
квартирой, с
папахой – тем
более.
Что-то
он стал
невеселый,
замотанный.
Не
заболел ли
моими
заботами?..
Сын
защищает
диплом
своевременный.
К дочери
ходит жених
неуверенный.
«Вы мне
парадную
скатерть не
комкайте!»
Все в
одной
комнате,
все в одной
комнате...
Вышла –
уехала.
Кончил –
направили.
Сам-то
сгорел на
работе, как в
пламени.
Ходишь и
планки
считаешь на
кителе.
«Милые,
вот вы меня и
покинули,
Тварей
не держите,
свет
экономите.
Все одна
в комнате,
все одна в
комнате».
1966
ТАЛАНТ
И.П.
Погорелко
Хирург
завоевал
авторитет...
Пока
коллеги за
ухом чесали,
Он, как
вышагивает
стих поэт,
Выстаивал
профессию
часами.
Толпятся
ординаторы за
ним,
К нему
воскресшие
идут по
стенке.
Разрез
его всегда
неоспорим,
И шов
его не ждет
переоценки.
Завидна
мне
раскрепощенность
рук,
Сутулость
не
конторщика –
Атланта,
Непререкаемость
его заслуг,
Безоговорочность
его таланта.
А я
устала от
стихов на час:
То рвут
из рук, а то не
нужно даром.
Критерий
где? Мы
путаем
подчас,
Кто
гений, кто
способен, кто
бездарен.
Хочу,
чтоб был
вещественным
талант,
Талант,
а не удобная
личина.
Чтоб,
отработав,
сбрасывать
халат,
Где
каждое пятно
красноречиво.
СНЫ
Такие сны
мне снятся в
эту зиму,
Так
радостно,
раскованно и
зримо
Все в
них: от
детских
санок с
бахромой
До
поезда,
летящего
стрелой.
Провалы...
Взлеты... Я
спешу
куда-то,
Одетая
легко,
щеголевато,
Как
никогда
одета не
была,
Не по
годам
спокойна и
смела.
А сколько
лет мне?
Двадцать
или десять?
Не знаю
я...
Без
паспорта, без
денег,
Без
аттестата,
без диплома –
р-раз -
И вот
уже на воздух
поднялась.
Опомнись!
На
четвертом-то
десятке!..
А это
значит, я еще
в порядке:
И снег, и
свет, и
сердца
сладкий
стук...
А то с
чего бы мне
приснились
вдруг
Такие
легкомысленные
санки,
Такая
куртка,
красная с
изнанки,
Подруги
детства, и
отец, и мать,
И
дурость юных
–
время
подгонять.
МОЕЙ
БИБЛИОТЕКЕ
Я продаю
свою
библиотеку,
Я в
десять
тридцать
букиниста
жду
Оценщикам
модерна на
потеху,
Утильщикам
на зависть и
вражду.
Неэстетично,
если книг
сверх меры:
Их явно
не вмещают
стеллажи,
Их не
предполагают
интерьеры,
Так
равнодушно
вписанные в
жизнь.
Прощай,
Дюма!
Мы всей
семьей
решили,
Что
проживем без
шпаги и
плаща.
Прощай,
Плутарх, Майн
Рид
и
даже Шиллер,
Тридцатитомник
Диккенса,
прощай.
Я
оставляю
только хлеб
насущный,
Тех, чья
на мне
навечная
печать.
Всех прочих
буду с миной
равнодушной
В
читальный
зал
похаживать
читать.
До
половины
пройдены
ступени,
А может
быть,
осталась
только треть.
Мне не
до вас,
«Собранья
сочинений»,
Мне
«Избранное»
только бы
успеть.
Но как
расстаться с
этими томами,
Где ум и
совесть,
красота и
жар?
Ненужных
нет,
бездарных
нет меж вами.
Вы точно
люди.
Вы –
живой товар.
Шкафы
томов! Я под
дождями
мокла,
Чтобы
подписку
разрешили
мне.
Прощайте
вы,
светящиеся
окна
В
пустой, в
глухой, во
внутренней
стене.
ФИНСКИЙ ДОМИК
Финский
домик –
раскладушка:
Погостил
– и будь
здоров.
В нем и
холодно, и
душно,
Много
мух и
комаров.
Но меня
прельщают те
же
Свойства,
что у шалаша.
Основательность
коттеджа
Мне была
б нехороша.
Да не
так уж он и
хлипок,
Дом,
законченный
вчерне,
Пара
дудок, пара
скрипок
Помещаются
в стене.
У
сверчков
свои тетради,
Свой
минор и свой
мажор.
Так что
слух мой не
внакладе,
И самой
мне хорошо
Наслаждаться
на природе
Солнцепеком,
холодком,
А потом
на самолете
Взмыть
над утлым
чердаком,
Подержать
его в ладонях,
И
отчалить, и
салют!..
Жизнь –
она как
финский
домик:
Соберут
и разберут.
*** *** ***
Пока
росла, все
были
молодыми,
Никто не
умирал, не
угасал,
Никто на
идиллической
латыни
Ужасных
приговоров
не писал.
Врачи
микстурой
спаивали
сладкой,
Укладывали
в тридцать
семь и шесть
И
щекотали в
горлышке
лопаткой,
Которой
бы мороженое
есть.
Грознее,
чем
бесцветная
вакцина,
Природа
не
придумывала
бед...
Какой
суровой
стала
медицина
За эти
восемнадцать
– двадцать
лет!
*** *** ***
Как мала
моя дочь!
Как стара
моя мать!
Как
должна я
Обоих
детей
опекать!
Дочке –
сказки
читать,
Маме –
правду
смягчать,
На одну
покричать,
А другой
промолчать.
Нелегко
вместе с
дочкой
Твердить
мне азы,
Запрокидывать
к нёбу
Картавый
язык.
Нелегко
наперед
Вместе с
мамой моей
Разгонять
отложения
Всяких
солей.
Две
обузы –
На что я себя
обрекла!
Два
гремучих
прицепа,
Два
тяжких крыла,
Две мои
половины –
Я и дочь,
я и мать.
Как мне
их отделить?
Как себя
разорвать?
*** *** ***
Устала
я... Поверь и не
кори.
Не
говори, что
сделано так
мало.
Я руки
состирала до
крови,
Хоть в
проруби
белье не
полоскала.
Я
уставала
много дней
подряд:
Кормила,
мыла – разве
всё упомнишь?
Хоть у
меня не
дюжина ребят,
А лишь
один-единственный
детеныш.
Прабабушку
мою не
поминай.
Ей было
плохо, мне
намного
лучше.
В
далекие,
глухие
времена
Едва ли
бабы были так
живучи.
Но если
паром выйдет
весь мой дар
И не
сумею ни
любить, ни
петь я,
Какую бы
отсрочку век
ни дал,
Я не
хочу такого
долголетья.
«УХОДЯЩИЙ
ОБЪЕКТ»*
У вас
первоклассный
обед,
Но мы к
вам пришли не
за этим.
Ваш
гость –
«уходящий
объект»,
И мы его
больше не
встретим.
Навек
завербован в
бойцы,
Он в
войске
особого рода.
И трижды
на сердце
рубцы
Все с
фронта,
все
с фронта,
все с
фронта.
Рубцовая
ткань как
броня.
Но
только
поглубже не
трогай:
Такая
стоит
полынья
Под этой
обманчивой
коркой.
А список
его
послужной
Закроется
разве что
смертью...
Напрасно
он спорит с
женой,
Бессменной
сестрой
милосердья.
Все
правильно –
правду в
глаза
Не режут
с его-то
здоровьем.
«И водки
ни капли
нельзя», -
твердит
она голосом
вдовьим.
Но,
сделав
привычный
укол,
Вдруг
вспомнит:
он
создан для
риска!
Летавший
всю жизнь
высоко,
Неужто
он сядет так
низко?
Красив
он, как перед
вецом,
Берет и
гитару к тому
же,
И
женщина с
горьким
лицом
Глядит с
обожаньем на
мужа.
Как
жаль, что
бессмертия
нет.
«Прощайтесь!»
- морозом по
коже.
Мы все –
«уходящий
объект».
И жизнь,
если
вдуматься,
тоже.
Наш опыт
в кино
невелик,
Но
сладко бывает
и грустно
Мелькнувший
за трапезой
миг
Возвысить
до правды
искусства.
1973
___________________________
* На
языке
кинематографа
– все то
непродолжительное
в жизни и
природе, что
надо успеть вовремя
отснять.
Стихи
посвящены А.
Галичу и напечатаны
в «Новом мире»
еще при его
жизни. Так
как тогда
поставить
посвящение
было
невозможно, не
ставлю его и
теперь.
КРЫЛЬЯ
Грузный,
обрюзгший
мужчина в
летах
Ты ли?
Ты же,
когда мы
встречались,
летал.
Где твои
крылья?
Ты
говорил, что
влачиться –
позор,
Пешие –
пешки.
Я
понимала, что
ты не позер,
Молча
глотала
насмешки.
Как ты
боялся
любого манка:
Женщины
или
Девочки
-
предполагалось,
меня, -
Вяжущей
крылья.
Как ты
страшился
домашних
оков,
Взвешивал,
медлил...
Все-таки
несколько
острых
глотков
Ты мне
отмерил.
Осточертело
тебе, что
бескрыл
Гадкий
утенок.
Два
укороченных
мне подарил,
Два
уцененных.
Все же,
когда я
попала
впросак,
Подал
мне руку,
Растолковал,
что летают
не т а
к...
Благодарю
за науку.
*** *** ***
Чужой
болезни
страж,
Не
знаешь, как
помочь.
Стакан,
платок
подашь,
Сидишь,
не спишь всю
ночь.
Не
смотрит на
меня.
Ну что ж,
не в этом
суть!
Сползает
простыня –
Оправить,
подоткнуть.
Рука
висит, как
плеть, -
Удобней
положить...
Сама
начну болеть,
Кто
станет
сторожить?
Кто
бросит все
дела?
Ворчат
друзья мои:
Свой
дар, мол,
принесла
Я на
алтарь семьи.
Пусть не
могучий дар –
Пронзительный
зато.
«А он
тебе что дал?»
И в
самом деле – ч
т о?
Троллейбусы
слышны,
А я еще
не сплю.
Лицо
белей стены,
И я его
люблю.
Рот
слабо
приоткрыт,
Два
склеенных угла.
«Спасибо»,
- говорит.
И по
слогам:
«Спас-ла»...
И ничего
не жаль,
Лишь был
бы он здоров.
И
милосердья
жар
Дороже
все даров.
*** *** ***
Какой
архив мы
развели!
(Из
ничего как
много звона...)
Его
потом не
сдашь в ЦГАЛИ
И не
продашь с
аукциона.
Что
будет делать
наша дочь
С
мешками
писем,
сочинений,
С
фотоальбомами
– точь-в-точь,
Как если
б тут
скрывался
гений.
Она их
станет
разбирать,
С трудом
одолевая
дрему,
И снова
сунет под
кровать,
Не в
силах резать
по живому,
Э,
девочка, не
дорожись,
Ни адресов,
ни дат не
помни.
Ведь это
всё – чужая
жизнь.
Крои свою поэкономней.
Ê íà÷àëó ðàçäåëà | Ïóòåâîäèòåëü ïî ñàéòó | Êîíòàêò ñ àâòîðîì |