Предварительные итоги

- Юрий Казаков когда-то в шутку называл тебя Тамархен, на немецкий манер. И в жизни, и в своих письмах к тебе, которые ты использовала в своей книге о нем "Мы - счастливые люди". Он не знал, но словно предрек, что ты будешь жить в Германии.

- Я живу в Германии уже пять лет, с 1999-го, оставаясь гражданкой своей страны. Я уехала по семейной причине, из-за своего мужа, кинодраматурга и писателя Павла Сиркеса, который тяжело болеет и у которого нет возможности лечиться в России, потому что здесь на это нужны сумасшедшие деньги. А в Германии он лечится бесплатно. Я поехала за ним, как протопопица за Аввакумом - куда голова, туда и шея.

- Ты со своей дочкой Сашей сегодня была на кладбище, на могиле своих родителей и родственников?

- Да. Они лежат на Введенском (то есть на Немецком) кладбище. Моя мама, мой папа… его старший брат, с которым у них была разница двадцать девять лет и который заменял ему отца… его дочка, племянница моего отца, а моя двоюродная сестра… Там у них общая ограда, такой большой гранитный камень, на нем надписи золотом. Правда, золото уже осыпалось… Мама моя умерла тридцать лет назад. Отец - сорок лет назад. За такое время любое золото осыпется. Я всегда навещаю их, когда приезжаю в Москву, и раньше всегда навещала. Я молюсь за них на кладбище, там сейчас и часовня для этого есть, настраиваюсь на возвышенно-скорбно-вечный лад и разговариваю с ними. Я считаю, что они все слышат. Мы с Сашей купили им цветов.

Введенское кладбище - старинное. Там похоронено много выдающихся людей. И актриса Алла Тарасова, и поэт Дмитрий Кедрин… И доктор Гааз, немец, который жил в России и лечил людей. Кончил тем, что разорился и умер в нищете. Он умер сто с лишним лет назад, но люди не забыли его и до сих пор приносят ему цветы на могилу. У него не было в России семьи. Значит, совсем чужие люди приносят ему цветы… Еще на Введенском кладбище похоронены братья Озеровы, футбольный комментатор Николай Николаевич и режиссер Юрий Николаевич, который сделал эпопею о Великой Отечественной войне. А несколько лет назад я, представь себе, обнаружила недалеко от "нашей" могилы могилу Софьи Парнок. Софья Парнок была выдающейся поэтессой и подругой Марины Цветаевой. Умерла, отравившись грибами.

Она ждала возвращения Марины в Россию и не дождалась. Вообще-то она была лесбиянка... Я никогда не смакую таких вещей. Главное - она писала замечательные стихи. И очень сильно повлияла на Цветаеву как на поэта, она показала ей, что такое мужской стих, направила ее на собственный путь в поэзии. И мне понятно, почему Цветаева так любила ее.

…Введенское кладбище - как музей. Там столько прекрасных и роскошных изваяний, памятников… Есть много новых, очень красивых и очень дорогих. Мы с Сашей прямо ахнули, когда увидели их.

- Ты поехала в Германию, не зная немецкого языка. И занималась в Мюнхене на специальных Гете-курсах, учила там немецкий язык…

- И все равно я ни фига не знаю. И сейчас знаю немецкий язык хуже, чем когда училась на курсах. Потому что общаюсь я в Мюнхене не с немцами, а только с нашими, русскими, которые живут там. Только с нашими. Павел, правда, знает немецкий язык довольно сносно, потому что он всю жизнь учил его, и в школе, и в вузе… Саша… знает получше, чем я, но тоже плохо. Она тоже училась со мной на Гете-курсах, бесплатно, мама и дочка сидели за одной "партой". И сейчас продолжает учиться на курсах языка, но уже сама оплачивает их. Потому что полтора года никто не будет учить тебя в Германии бесплатно. Так что проблем у меня и у нас много. Как и у всех наших, которые живут там. Я считаю, что моя болезнь, которую я перенесла в Германии вскоре после окончания курсов, - ответная реакция моего организма на перегрузки. К тому же на курсах меня вечно вызывали "к доске". Меня и в школе вечно вызывали. У меня такой вид - я похожа на отличницу (а я и была в школе отличницей!). И поэтому меня учителя очень любили вызывать к доске: "Тама-ара, Тама-ара… Тама-ара…" И на Гете-курсах тоже. Но меня там вызывают, а я ничего не понимаю. Знаешь, как это тяжело? Что скажут, а если не скажут, то подумают про тебя? Старая, да еще и глупая... Я написала повесть о Гете-институте, о том, как я училась там. Она вошла в мою новую книгу.

- Наших в Германии много?

- Очень много. В одном только Мюнхене - тысячи наших соотечественников. В основном это - Украина, Белоруссия. Меньше - Москва, Петербург. Есть там и интеллигенция. Конечно, не тысячи человек, а десятки. Но нам хватает их для общения.

- Там есть свой литературный круг? Кто там есть из наших писателей?

- Есть, конечно, свой маленький, узкий кружок из писателей. Есть и классики: Владимир Войнович, Борис Хазанов, Владимир Кунин. Но они как-то не общаются друг с другом. А я общаюсь с ними порознь. Войновича я видела за два с половиной года всего два раза. Хотя тут мы хорошо знали друг друга. Нельзя сказать, что дружили, но довольно часто общались. Еще там есть Володя Кунин - он более доступный для всех, доступный и приветливый. Я его тоже знаю сто лет. Но у него больна жена. Ему некогда общаться со всеми. Не до того ему. Даже когда он пригласит нас или кого-то к себе, то потом звонит и говорит: нет, не надо, не приезжайте, все отменяется. Есть там несколько поэтов. Наталья Генина, ты ее знаешь. Вот с ней мы общаемся часто, с ней мы дружим. Она разведена с мужем, живет в Мюнхене с дочкой.

- Там, наверное, не много народу приходит на вечера?

- Да. Человек 25-30. Больше не бывает. На вечера приходят свои люди. В том числе и коллеги по перу. Наташа Генина, о которой я говорила. Музыкант Андрей Рево. Оказалось, что он и поэт хороший. Еще там есть такая поэтесса Лариса Щеголь… Это только в Мюнхене. А по всей Германии разбросаны десятки поэтов, десятки. Год назад они все собирались в Мюнхене на фестиваль поэзии. Я тоже участвовала в нем. И в этом опять был фестиваль, и опять все съехались.

- А где в Германии, в Мюнхене, у тебя была презентация твоей книги?

- Одна презентация у меня была в книжном магазине. Другая - в газете "Мюнхен плюс"… Есть там такая газета на русском языке. Она безгонорарная. Но мы в ней все печатаемся, поэты, писатели из России. И была у меня презентация книги в одном театре. Ее мне устроила культурная организация "Мир". Основала и возглавляет ее Татьяна Лукина. Она и предложила провести мой вечер в театре. Я не могу на них жаловаться, но... в общем, у них там свои любимцы, которых они приглашают из России. Виктория Токарева к ним приезжала. Выступала, ей платили большие гонорары. Фазиль Искандер приезжал, выступал в клубе "Город".

- А что нового ты написала за последний период своей жизни?

- Я написала несколько мемуаров. О Тарковских - Арсении и Татьяне, о Борисе Слуцком, о Юлии Нейман… Я в Германии все очень обостренно чувствую. И меня потянуло на мемуары. Я довела до ума свои старые воспоминания о Евгении Долматовском и о Литинституте… У меня, как ты знаешь, был первый вариант, который заказала мне вдова Долматовского Мирослава и который она взяла у меня и хотела включить в коллективную книгу воспоминаний о нем, и твои воспоминания она хотела туда включить, но я считаю, у меня тот вариант был плохой - я писала его в спешке, - и я сделала новый.

- Ты можешь сказать о себе своими же стихами: "Одной рукой строчу поэму, другой помешиваю щи"?

- Конечно. Мне приходится и "поэмы" строчить, и щи варить, совмещать одно с другим. Павел, кстати, тоже умеет готовить - и отлично готовит, он заправский кулинар и умеет делать такие блюда, каких я не умею делать. Но сейчас он совершенно отошел от всего этого. Он очень плохо себя чувствует. И не может выносить запахов. Понимаешь? Даже когда я пеку пироги, единственное, что я люблю делать из хозяйства, он страдает, потому что не выносит запахов…

- Тебе недавно дали в Москве премию "Венец" от Союза писателей Москвы. За твою новую книгу…

- Я вообще-то думала, что не за новую, а за предыдущую - "Библия и русская поэзия". Потому что ту книгу некоторые читали, а эта только появилась в Москве и ее еще не успели прочитать. Но, судя по всему, это премия за последнюю книгу, "Короткая пробежка". Это усеченная строка Александра Меня. Он говорил о жизни: "Нам дана короткая пробежка". Я сначала так и хотела назвать свою книгу, полной фразой Меня. А Володя Корнилов сказал мне: "Зачем тебе такое длинное название? Оно будет трудно читаться и плохо запоминаться. Назови книжку - "Короткая пробежка". Я вняла его совету.

Мы с Володей были большие друзья. Почти каждый день перезванивались по телефону. Я очень тяжело переживаю его смерть. Я никогда к ней не привыкну. И мне всегда будет очень не хватать его.

- "Короткая пробежка" - это своего рода избранное, "пробежка" по всей своей жизни, по всему своему творческому пути?

- Я включила туда стихи и прозу разных лет, в том числе и последних двух с половиной лет, то, что я успела написать в Германии. А кроме того - и свою повесть о Юрии Казакове, и об Александре Мене, еще какие-то вещи из своей книги "Мы - счастливые люди". Потому что она выходила таким крошечным тиражом, 200 экземпляров, что я не могла ни в Ленинку ее отнести, ни друзьям подарить. Это была книжка для домашнего пользования. Хотя тогда я и такой была рада. Она не дошла до читателей. У новой книги тираж побольше.

- Она ведь вышла не в Германии?

- Нет, у нас в Москве, в издательстве "Грааль". А там это невозможно. Что ты. Там вообще никто не будет этим заниматься. Там мы никому не нужны. Когда кончились политические игры между Востоком и Западом, то на Западе всякий интерес к нашей литературе, к нашим поэтам исчез. У славистов свои, рекомендованные кем-то списки. Я в них не вхожу. Как и многие мои коллеги.

- Ты издала книгу за свой счет?

- Да, я пошла на это. Хотя не скажу, что мне было это легко, нет, совсем не легко. Деньги на книгу я собирала по крохам, приезжала в Москву, получала какие-то гонорары. Кроме того, я вложила в нее все, что у меня сохранилось от старых запасов…

- Только настоящий поэт (или одержимый графоман, но о графоманах что говорить) может в наше время вложить свои деньги не во что-то, а в свою книгу!

- Я не могу тебе передать словами, сколько еще всего я вложила в нее кроме денег. Я была сама и составителем этой книжки, и наборщиком, и редактором, и корректором… Все-все я делала сама, единая во многих лицах… Мне сказали в издательстве: "Приносите готовый макет книги". И я сама делала весь макет, не имея никакого опыта. Я приезжала в Москву, носилась здесь в поисках компьютера, как Жучка, чтобы поправить в наборе ошибки. Здесь у меня компьютера нет. Спасибо Александру Зорину, который подпустил меня к своему компьютеру, и я смогла хоть главное поправить. А сколько раз я ее вычитывала! У меня не было денег нанять корректора. Читала себя и уже ненавидела все это. А когда мне прислали верстку (нашлись добрые люди и привезли мне ее прямо в Мюнхен, спасибо им), я опять вычитывала ее и нашла там семьдесят ошибок! И опять поправляла их. Один бог знает, чего мне стоила моя книжка… Издательница Татьяна Белкина меня спросила: что вы хотите видеть на обложке? Я сказала: хочу видеть Тверской бульвар, где мы с Юрой Казаковым гуляли, и две маленькие фигурки на нем. Она нашла художника, который сделал мне такую обложку. Потом мне сказали: кто может написать предисловие о вас? Я говорю: я не люблю никого ни о чем просить, давайте дадим вместо предисловия фрагменты из того, что уже написали обо мне когда-то мои друзья. И мы дали фрагменты из статей Татьяны Бек, Владимира Корнилова, Инны Кашежевой и Дмитрия Сухарева. Инна написала: читатель, вот двое идут по Тверскому бульвару, они расстанутся в жизни, но потом встретятся в этой книге и останутся в ней навечно вместе…

- Книжка получилась очень красивая и значительная. Высший класс!

- Всем позволено такие книжки издавать, когда они за свой счет!

- В каком возрасте ты начала писать?

- В 11 лет. Начала с гражданской лирики… Потом скатилась к лиризму. В 17 лет послала письмо поэту Евгению Долматовскому. Я не знала, что он ведет семинар поэзии в Литературном институте. Просто послала ему письмо, потому что любила его стихи, его песни. Он в ответ прислал мне письмо, пространное такое. И у нас произошла встреча с ним. И он настоял перед приемной комиссией, чтобы меня взяли в Литературный институт, в его семинар. Я училась у него пять лет. И он всегда защищал меня от нападок, от критики моих сокурсников, "семинаристов". На меня было много нападок. Потом он направил меня с моими стихами в "Новый мир", и с его легкой руки Константин Симонов печатал меня в "Новом мире". Потом Александр Твардовский… не печатал меня. А потом Сергей Наровчатов печатал, а потом Сергей Залыгин печатал... Евгений Долматовский вывел меня на большую литературную дорогу. В моей книге есть воспоминания о нем. Те самые, о которых я уже говорила. Там много чего есть.

- Я смотрю, тебе в Москве надарили много книг…

- Да. Митя Сухарев подарил мне книгу "Авторская песня". Он сам ее составлял. Он же не только поэт, но еще и бард. И мне кажется, что после Булата Окуджавы он сейчас бард номер один. Книга роскошная, великолепно оформленная, большой, весомый том - не том, а целый томище. Там есть и мой раздел, моя фотография, интервью Мити Сухарева со мной и мои песни, на музыку Сергея Никитина и Виктора Берковского. Одна из них как раз о "районе моей любви":

Не засекай, район любви,
Меня на каждом перекрестке,
В пролеты лестниц не зови,
Не пачкай в краске и известке.
Не отводи оконных глаз
И не топи в тени скамеек.
Ты это делал тыщи раз,
Ты не откроешь мне Америк.

Я, правда, не совсем понимаю, что такое авторская песня. И какое отношение к ней имею я. Я же пишу только стихи и не пишу музыку к ним и не пою их. В отличие, например, от Новеллы Матвеевой или Вероники Долиной или новой бардессы Казанцевой, ты слышала такую? А Сергей Никитин и Виктор Берковский никогда не писали стихов, а всегда писали только музыку к чьим-то стихам. Но тогда чем они отличаются от других композиторов? Тем, что поют свои песни? А на твои стихи пишет песни Анатолий Шамардин и сам же поет их. Но он не считается бардом и его песни не считаются авторскими? Сложный вопрос.

- Ты говорила мне, что наши соотечественники, которые живут в Германии, задумали, по вашей с Натальей Гениной инициативе, собрать средства на издание книги Яна Гольцмана, который умер в 1999 году. И начали собирать эти средства прямо на литературном вечере, прямо со зрителей и собрали небольшую сумму, с миру по нитке...

- И вот эта книга вышла. И там есть такая аннотация: "Книгу Яна Гольцмана ждали в Карелии, ждали в Мюнхене. Благодаря усилиям Натальи Гениной и Тамары Жирмунской там прошел вечер памяти Яна, и у него появились новые почитатели, которые внесли свою лепту в издание этой книги…" Алла Калмыкова сделала много для того, чтобы эта книга появилась на свет. Она, по существу, мать этой книги…

- В твоей новой книге много разных фотографий…

- Но я смотрю на эти фотографии и думаю: кого ни возьми, никого уже нет на свете. Ни моих родителей нет. Ни Юры Казакова нет. Видишь, я снимала его в 1958 году в Пицунде. А он - меня. И мы теперь в этой книге опять встретились с ним. Ни Володи Цыбина нет. Он умер недавно. Он учился со мной в Литературном институте, на моем курсе. Я его очень любила. Он казался мне будущим Максимом Горьким. И то, что он не стал им, это, как говорится, не его вина, а его беда. Ни Валентина Берестова нет, ни Инны Кашежевой нет. Ни Александра Яшина, моего любимого писателя, нет. Ни Булата Окуджавы нет. Ни Евгения Долматовского нет… Ни моего "небесного спутника" Александра Меня нет. Я одна осталась.

- Тамар, а как ты после Германии ощущаешь себя в Москве, у себя дома?

- Как будто я никуда отсюда не уезжала.